В экстремальных условиях приграничной жизни выковался не только характер воина-казака, но и совершенно особый тип женщины. Когда мы говорим, что казаки освоили и возделали огромные пространства Дона, Кубани, Терека, Приуралья, надо помнить, что в значительной мере это было сделано женскими руками.
Мужчины постоянно были в походах, на кордонах. Дома оставались старики, дети и женщины-казачки. Они и возделывали поля, огороды, бахчи, виноградники, ходили за скотиной, они выращивали пышные сады, в которых утопали станицы. Женщины собирали урожай, пекли хлеб, делали заготовки на зиму, стряпали, обшивали всю семью, растили детей, ткали, вязали, могли и хворобу вылечить, и хату подправить.
Казачка была не только неутомимой труженицей, но и организатором. Номинально руководил большим семейным коллективом старик-дед, но далеко не все казаки доживали до седин. Дед мог быть уже и недееспособным, инвалидом. И работу по хозяйству организовывали бабки, матери, жёны казаков. Распределяли домашних, кому и чем заниматься, если нужно, нанимали работников и руководили ими. Казачки умели и торговать, чтобы часть продукции обратить в деньги и приобрести необходимое в хозяйстве. Подобной инициативы и самостоятельности русские крестьянки не знали: у них-то муж всегда был рядом.
При нападении врагов казачка снимала со стены мужнину саблю и ружьё и дралась насмерть, защищая детей или давая им возможность убежать. В обороне Азова в 1641 году участвовали 800 казачек. А сколько в XVI–XVIII веках встречается упоминаний о нападениях степняков на донские, терские, кубанские, волжские, уральские, сибирские городки. Если мужчины были дома, казачки укрывали детей и скот, шли помогать мужьям. Они заряжали ружья, ремонтировали укрепления, тушили огонь, перевязывали раненых. А когда убивали мужа, его место в бою занимала казачка. Рынки Крыма и Тамани были переполнены русскими и украинскими полонянками, но из казачьих городков хищники угоняли только детей и совсем юных девушек. Казачки в плен не сдавались, сражались до конца.
Мужей ждать эти женщины умели, как никто другой. В походы казаки уходили на годы, часто с одной войны на другую. Возвращались не все. Но казачки ждали. Сибиряк Семён Дежнёв отсутствовал дома 19 лет. Пока странствовал, сын вырос. Жена Семёна, не дождавшись мужа, умерла, но ребенка вырастила, воспитала казаком. На Дону, когда муж из похода возвращался, казачка, встречая его, первым делом кланялась в ноги коню. Благодарила, что не подвёл в боях её супруга, целым и невредимым доставил домой.
Был случай, когда женщина стала войсковым атаманом. В XVIII веке выходец из ханского калмыцкого рода Пётр Тайшин принял крещение со своим улусом. Потом калмыцкая орда распалась, начались споры за власть. Князь умер, но его вдова княгиня Тайшина с 2400 подданными в 1739 году попросила выделить ей землю для оседлого поселения и принять на службу. Подходящее место нашли на Волге, где была построена крепость Ставрополь (ныне Тольятти). Эти калмыки составили Ставропольское казачье войско. А княгине были даны полномочия войскового атамана, положено жалованье в 500 рублей. Остальным старшинам также было назначено жалованье по уровню офицеров войска Донского. Рядовые казаки несли службу с земельных наделов. К войску приписали тысячу отставных солдат и 2,5 тысячи крестьян. Солдаты должны были обучить калмыков гарнизонной и сторожевой службе, крестьяне – земледелию. Главной обязанностью ставропольцев являлась охрана Самарско-Уфимской линии – ответвления Самарско- Оренбургской. По призыву царя войско выставляло один полк на войну. Княгиня Тайшина руководила ими пожизненно.
Известны случаи, когда казачки прославились в качестве воинов. В 1770–71 годах на Кавказ были переведены 517 семей из Волжского войска. Они основали 5 станиц, по 100 семей на каждую. Начав военные действия с Россией, турки подбили горцев к массированным нападениям. В июне 1774 года девятитысячное войско татар и чеченцев обрушилось на станицу Наурскую. Станица ещё не была отстроена, из оборонительных сооружений был только земляной вал с несколькими пушками. На тот момент все строевые казаки ушли в поход. Разведка у горцев работала хорошо, и они рассчитывали на лёгкую добычу. Но за оружие взялись казачки. Это были не гребенские казачки, привычные к здешнему военному быту, а женщины, приехавшие с относительно мирных волжских мест. Полторы-две сотни женщин со стариками и малолетками храбро встретили полчища врагов. Били из ружей, кололи штыками и рубили шашками лезущих на валы горцев, перетаскивали с места на место тяжёлые пушки, встречая атаки картечью. Осада длилась два дня. Противник, потеряв сотни солдат убитыми, отступил. В память об этой победе ежегодно 10–11 июня в станице Наурской отмечается «бабий праздник».
Задолго до девицы-улана Дуровой прославилась донская казачка Прасковья Куркина. По преданиям, зафиксированным в дореволюционных источниках, молодая симпатичная вдовушка из станицы Нагавской вела не очень строгий образ жизни. В 1792 году по её вине случился пожар, за что по казачьим законам, Куркину следовало крепко вздуть. Но Прасковья скрылась. Переоделась в мужскую одежду, взяла оружие – вероятно, оставшееся от супруга – оседлала лошадь и направилась на польскую войну. Выдав себя за мужчину, Прасковья вступила в казачий полк Балабина. Казачка участвовала в боях, была ранена, за неоднократные отличия получила чин урядника. Хотя остается сомнение, почему её не распознали. Ведь в отличие от офицера Дуровой казачка крепостных денщиков не имела и при первом же купании коней правда должна была открыться. Скорее всего в полку знали, но помалкивали. И вовсе неслучайно полковник Балабин взял «казака Куркина» к себе ординарцем. Но воевала Прасковья храбро, была произведена в хорунжие, а потом и в сотники. После войны в 1794 году вернулась в станицу, и о прежних её прегрешениях больше не вспоминали, весь Дон признал Прасковью героиней. Однако дальнейшие похождения Куркиной, например, как казаки посылали её с ходатайством к императрице, очевидно, относятся к области легенд.
Жизнь казачек в XVII–XVIII – а отчасти и в XIX – веке вообще исследована очень слабо. Конечно, их быт во многом отличался от картин «Тихого Дона». Точно так же, как казаки Первой мировой во многом отличались от своих предков времён Суворова. Казачки умели хорошо стрелять, в том числе и из пушек, владели холодным оружием. Но когда и где они этому учились? Допускали ли их в юности к тренировкам наряду с казачатами или учили матери, отцы, мужья? Ответа мне ни в одном источнике найти не удалось. Но известно, что на Тереке казачки и в ХХ веке были отличными наездницами, умели стрелять.
Зачастую либеральные авторы склонны были описывать жизнь казачек в самых чёрных тонах. Несчастные, дескать, женщины: вся жизнь – только до свадьбы, а дальше «домострой», забитое, «закрепощённое» существование. Тут всё зависит от точки зрения. С либеральных позиций и судьба казаков выглядела безрадостной: обязанность тянуть служебную лямку, притом всю жизнь. Но казакам такая жизнь нравилась, и другой они не желали. И казачки тоже гордились своей участью.
Внешне отношение казака к женщине и впрямь могло показаться грубоватым, с демонстрацией собственного превосходства, но на самом деле оно было рыцарским. Атаман Платов в 1816 году в приказе по войску Донскому писал о казачках: «Пускай верность и усердие их, а наша за то к ним признательность, взаимное уважение и любовь, послужат в позднейшем потомстве правилом для поведения жён донских». По обычаям казачка пользовалась таким уважением и почтением, что в наделении её дополнительно ещё и мужскими правами не нуждалась. Наоборот, казак и даже станичный атаман не имел права вмешиваться в женские дела. Казачка не участвовала в кругах, не имела голоса на сходах, её интересы представляли отец, муж, брат. Одинокая женщина могла выбрать себе любого ходатая из числа станичников. А вдова или сирота находилась под личной защитой атамана и совета стариков, а если этого было недостаточно, могла и сама обратиться к сходу. Разговаривая с женщиной на кругу или сходе, казак обязан был встать, а если она преклонных лет, снять шапку.
На станичных праздниках казачка, пусть и замужняя, могла плясать с любым казаком. С любым могла чесать язык на улице, невинно пококетничать. Чтобы опровергнуть мифы о «закрепощении», достаточно открыть повесть Л. Н. Толстого «Казаки». Описывается не какая-нибудь станица, а старообрядческая. Но поведение казачек очень даже свободное, по крайней мере, по сравнению с Центральной Россией. Девушки, вводя в немалый соблазн офицеров, крутятся по двору в одних рубашках на голое тело. И от вина не отказываются, и вечеринки устраивают с поцелуями. Словом, ведут себя «на грани», но никогда не переходя эту грань. Тут уже вступало в силу понятие чести. А свою честь казачки ставили очень высоко.
Какими-либо комплексами в сфере взаимоотношения полов казачки не страдали. Во многих местностях и в баню ходили целыми семьями. В Сибири и Забайкалье баня часто вообще строилась одна на станицу, совместное мытьё мужчин и женщин считалось делом вполне естественным. Но это, опять же, совершенно не подразумевало чего-то большего. Одно дело – знать, другое – понимать, что допустимо, а что нет. Степень дозволенного казачке зависела от её семейного положения. Вольность в общении с мужчинами, откровенность разговоров, шуток, допустимый флирт для девиц, замужних и вдов были разными. Но и для казака было позором преступить дозволенное. И чтобы не ошибиться, существовала система «опознания» по женским кольцам: серебряное на левой руке – девушка на выданье, на правой – уже просватана; кольцо с бирюзой – жених служит; золотое на правой руке – замужняя; на левой – разведённая или вдова.
Впрочем, при общей высокой нравственности казачек допускались и некоторые отклонения. Так, если вдова строго соблюдала себя, это ценилось. Но когда она, особенно если бездетная, привечала мужчин, это общественной моралью не осуждалось. На поведение одной-двух «весёлых вдовушек» в станице смотрели сквозь пальцы. Примеры можно также найти у Л. Н. Толстого. А. С. Пушкин как-то записал разговор казаков, возвращавшихся с кавказской службы. Стало известно, что у одного из них жёнушка «погуливала», и обсуждалось, как лучше поступить: проучить её или простить? В итоге казаки пришли к выводу: лучше простить. И часто прощали, даже прижитых «нахалят» своими признавали, ведь тут уже речь шла о сохранении чести семьи, благополучии хозяйства. Кстати, и развод у казаков уже существовал, когда в России его юридически ещё не было. Для этого старообрядцы переходили в официальное православие или наоборот, и тогда брак, заключённый в другой вере, считался недействительным. Тем не менее, к разводу казачья мораль относилась весьма отрицательно.
Казачками становились не только по рождению. Когда казак женился на крестьянке, отбитой полонянке, захваченной черкеске или турчанке, она автоматически приобретала статус полноправной казачки. Станичницы, как правило, относились к такой женщине доброжелательно, если она сама не вела себя вызывающе. Ей прощали незнание обычаев. Женская община негласно брала её под свое покровительство и учила, «вживала» в свою среду.
Быт и труды казачки определяло осознание ею самой своего особого долга. Точно так же, как казак считал своим долгом службу, так и казачка видела высший долг в том, чтобы обеспечить службу мужа, братьев, сыновей. Образно говоря, деятельность армейских органов тыла и снабжения всегда считалась воинской службой, пусть и не боевой. Поэтому и труды казачек являлись своеобразной формой несения казачьей службы.
